ETİRAF
(esse)
Mən qapıyam.
Dəmir çərçivədən asılmş adi bir qapı.
Amma bütün qapılardan fərqli olaraq, mən sevirəm.
Onu sevirəm...
Onun bapbalaca, darısqal otağında sirli dünyasını qoruyuram.
Anladığım qədər, o da məni sevir.
Çünki heç vaxt məni açarla bağlamır. Mənə inanır.
Səhərlər dünəndən qalmış çörəklə yarışirin çay içib ürəklə dəstəyimdən yapışır.
Sakitcə açılıram, sonra ürəyimdə ona “sabahın xeyir” deyirəm və yeyilib – sürtülmüş cəftələrimin zəif səsiylə onu yola salıram.
Axşamlar qayıdıb mənim soyuq dəstəyimdən yapışarkən, yorğunluğunu dərhal hiss edirəm. Bilirəm ki, o, işdən yorğun gəlib.
Bəzən o məni ayağıyla itələyir.
Amma onun bu hərəkətindən incimirəm. Çünki onu sevirəm.
Ona görə ki, o tənhadır.
Ona görə ki, mən tənhayam.
Ona görə ki, biz tənhayıq.
Bu gün, xeyli intizardan sonra, nəhayət, addım səsləri eşitdim.
Kimsə dəstəyimdən yapışdı.
Amma, bu onun əli deyildl.
Bu zərif, isti, yumşaq əl idi.
Qadın əli idi.
İnildədim.
Səhərisi qadın əli yenə dəstəyimdən yapışdı.
Bu mənim üçün əzablı, ağrılı - acılı əbədiyyətə çevrildi.
Məni açarla bağladılar.
O həmin qadına inanırdı.
Bir dəfə isə həmin qadın mənə acıqlandı.
Çünki onun üzünə açılmaq istəmirdim, hey inildəyirdim.
Ağrıdan inildəyirdim.
Axşam yad adamlar gəldi.
Onlar palıd ağacından yonulmuş təzə, ağır qapı gətirdilər.
O, yenicə çəkilmiş rəngiylə göz qamaşdırırdı.
Məni köhnə çərçivəmdən çıxardılar.
İstəmirdim ayrılam, yalvardım onlara.
Amma o yad adamlar mənə köhnə, lazımsız əşya kimi baxırdılar.
Elə o da belə düşünürdü.
O, mənə xəyanət etmişdi.
Duya bilmədi məni.
Pilləkənlərlə aşağı endirdilər, divara söykədilər məni.
Taxtalı quru sinəmdən heç bir sızıltı, inilti duyulmadı.
Çünki o tək deyldi.
Çünki mən tənha, yalqız idim...
Ruscadan çevirən Pənah Rüstəm.
Bakı, 1987.
YUXUNA GİRMƏK İSTƏRƏM
(Я хочу тебе присниться)
Yuxuna girmək istərəm
Bəyaz günəş,
Bir quş tək.
Səma kimi,
Çəmən kimi.
Çicəyə, gülə
Dönüm,
Unut məni
Onda görüm.
Yuxuna girmək istərəm
Qızılı, dolu sünbül tək.
Sübhün dan ulduzu tək.
İldırım, şimşək olum
Çaxım, oda dönsün
Sağım, solum.
Bir saf çeşmə,
İlk qar kimi.
Ən yaxın
insan kimi
yuxuna girmək istərəm.
Naza dönüb,
Qayğı olub,
ən mehriban
nağıl olub
yuxuna girmək istərəm,.
yuxuna girmək istərəm...
Ruscadan çevirən Pənah Rüstəm. Bakı, 1987.
СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
***
Помни:
Друг, убивший твоего врага,
уже умеет убивать.
***
Ночью украшают
искры небеса.
Месяц - попрошайка,
гордая краса.
Ночью звезды плачут,
завершив тосты.
И олени скачут,
унося кусты.
Тростью горизонты
трогает слепец.
И деревьев сонмы
жаждут семь колец.
В цветниках гарема
словно евнух - пень.
Ветви алчут неба,
на земле их тень.
А ягненок с бубном
ищет пастуха,
этот поиск шумный
разбудил волка.
И коса забыта
на часах моих,
слышится мне будто
тикают шаги.
Отчего не спится,
отчего слаба?
я твоя царица
или же раба?
***
Ворота твои закрыты,
нет в окне твоем огня.
Пусть я Богом позабыта,
не забыл бы ты меня.
***
И были маленькими пирамиды,
а звезды - большими-большими.
И над головою шумеров
высокие пальмы шумели.
И разрастались их корни,
и было согласие в Эль-Курне.
Но женщина Ева вкусила
запретного плода.
И брат убил брата родного.
И пирамиды выросли сразу,
а звезды померкли от страха.
Уже не вернуть пирамидам
их наивное детство,
и не услышать песни,
что пели когда-то шумеры.
Остается лишь поклоняться
звездам, как сабеяне.
***
Стемнело. Ноябрьский дождь
стирает поношенный фрак.
За окном улыбается ночь,
на небесах - маскарад.
Ветра изорванный плащ
лоскутами свисает с ветвей
святого дерева. Плач
спешит за слезою своей.
Вечность - похищенный миг,
и счастье падает ниц.
твой отчаянный крик,
как осколки с моих ресниц.
***
Бог создал камни, люди – стены,
Поэт – Творца великий дар.
Он там, где преклонял колени
Пророка белый дромедар.
Он там, где странники в пустыне
и где мечетей купола,
где по березовой равнине
сзывают в храм колокола.
Когда расстанусь с миром старым
пускай сочтут мне за грехи,
пускай сочтут мне высшей карой
мной не рожденные стихи.
1989.
***
Прощайте – взывает наш Бог,
Внимайте, разум и плоть,
Ибо прощает Господь.
Но смотрю вопрошающе –
Так ли уж Ты всепрощающ?
Изгнал из райского храма
Единственного своего Адама…
1988.
***
Верю я,
что раз в семь лет
текут реки вспять.
Верю я,
что дважды два
не четыре – пять.
Верю ночью с поднебесья
можно звезды снять.
Что земное притяженье
оттолкнет однажды вверх,
Что сбываются желанья
после дождичка в четверг.
Что взойдет светило
завтра не с востока,
Я смогу поверить
В сатану и Бога.
Что придешь ты снова
тихо скрипнув дверью,
в мире только в это
не поверю.
1989.
***
Когда глаза привыкнут к темноте
И звезды искупаются в колодце.
Я нежно прикоснусь к твоей руке
И буду ждать, пока не выйдет солнце.
Проснешься ты, и мир мой озарится
И солнца луч заблудится в листве.
Ведь моя смерть – в руках синица,
А твоя жизнь – журавль в синеве.
2015.
***
Ева праматерь,
первая дама,
Если бы Адам не съел яблоко,
Она бы съела Адама.
2013.
***
Стою на паперти,
все двери заперты.
Откройте люди,
войти Иуде.
Икону бы истцу,
Ему - все нет.
Бессмертие Христу
за горсть монет.
Я ХОЧУ ТЕБЕ ПРИСНИТЬСЯ
Я хочу тебе присниться
Красным солнцем, синей птицей,
Небом, полем, незабудкой,
Чтоб меня ты не забыл бы.
Я хочу тебе присниться
Колоском на летнем жниве,
Предрассветную звездою,
Громом,
Молнией,
Грозою,
Тихой песней, звонким смехом,
Что б звучали в сердце эхом.
Земляникой, вешним лугом,
Бескорыстным верным другом,
Листопадом, нежной лаской,
Самой доброй в мире сказкой-
Я тебе хочу присниться,
Я хочу тебе присниться.
1987.
ПЕРЕВОДЫ
Гусейн Джавид
МОЙ БОГ
И для раба приют в безбрежном мире есть,
Пред каждым свой алтарь, у каждого свой крест.
Кто верит в бога, кто-то в сатану,
Я же верю лишь в любовь, я верю в красоту.
Любовь прекрасна, пусть сердцем и палач,
Любовь блаженна, хоть от нее наш плачь.
Я и во мгле сокрывшись, крикну: "Господа,
Мой – идол лишь любовь, мой идол – красота.
Цветник без милой – мрачная темница,
В холодном сердце червь томится.
Я покорил свою же высоту, –
всегда ищу любовь и красоту.
Гусейн Джавид
ПРОЩАЙ
Тебе ль мне говорить, что значит грусть, печаль?
Все понял я. Слова твои – обман, заоблачная даль.
Другого встретишь ты. Прощай … любима будь.
Как горько познавать любви таинственную суть.
Меня не воскресить. Отныне, прошу тебя, не вопрошай,
Чье сердце трепетало так? Безумец я! Иди ж, прощай!
О сжалься, не губи! Терзаться мне довольно,
Молю крестом твоим, иди! Не делай сердцу больно.
Где милосердие твое? Земное сострадание где?
Томиться в горьком отчужденьи – ужели это мой удел?
Кто скажет мне, что значить жить? Влюбленным быть?
А что блаженство? Радость? Мне суждено тебя забыть,
Тебе, что для души моей немеркнущий кумир…
Пусть скажут мне теперь, что так прекрасен мир.
Газета «Эльм» ("Наука"), 1987 г.
Зейнал Джаббарзаде
НАВАЖДЕНИЕ
Я бегу от тебя
С каждым прожитым днем,
с каждым часом и мигом,
сгорая огнем,
С болью в сердце и криком.
от тебя я бегу,
От себя же убежать не могу…
Я в дали от тебя
по некошеным травам хожу,
В пожелтевшей листве
я незримый твой след нахожу.
и дурманит меня
в полусне,
в забытье
тот земной аромат твоего бытия.
И как птица забвенья,
устремляюсь я ввысь,
Ветерка дуновенье
шепчет мне «Пробудись!»
Пробуждаюсь…
И снова бегу
От рассвета,
дома родного,
от солнца
и света.
Я не в силах себя превозмочь,
словно руки твои,
обнимает меня
чернокрылая ночь...
Говорят, что в земле
спит на веке любовь,
спят желанья и грезы,
и к земле припадаю я вновь,
А в душе - только боль,
только слезы.
Я, склонившись к земле,
содрогнусь
Поднимусь,
закричу:
"Чтоб исчезли страдания во мгле -
Я того не хочу, не хочу..."
Газета "Эльм" ("Наука"), 14 августа 1987 г.
РОЖДЕНСТВЕНСКИЙ СЮРПРИЗ
Приближался Новый год. А Сережа плакал. Он, молодой кандидат технических наук, вот уже несколько дней пытался понять что происходит с его женой – аспиранткой Ларисой.
«Ну, чего она хочет? – ломал он голову, – вроде бы ничего не забыл: елку новую купил, гирлянды, игрушки – тоже. Такая загадочность, скрытность. И это странная речь. Что она хочет сказать этим? На что намекает?».
Певучий голос жены-аспирантки прервал его горькие размышления:
– Супруг любезный, милый друг, – донеслось из кухни, – ты что в печали нынче? Глядучи, очи потускнели. К тому же сон не шел к тебе всю ночь. Садись за трапезу. Гони ты грустны думы прочь.
«Ну вот, опять началось», – с грустью подумал Сережа и сел за стол.
Лариса протянула ему бутерброд:
– Вкуси, сердечный.
«Если так будет продолжаться, я и вправду стану сердечником».
– Теперь отведай «влаги нежной», – и жена налила ему молока.
Сережа тихо вышел из дому. В институте он поделился горем со своим другом, тоже кандидатом наук, Мишей.
– Да, странно, – сказал тот. Знаешь, давай-ка я сейчас ей позвоню.
– Алло, это ты? Привет! Миша говорит.
– Я внемлю вам, о добрый Михаил. Ваш тихий глас мне душу согревает и услаждает слух. Как здравствует добрейшая супруга ваша Ольга? Как чадо Ваше? Чудные создания! Во здравии ль они? Глядишь, проходят дни и из младенцев непослушных вдруг вырастают стройные сыны. Течение жизни таково, – Лариса вздохнула, – уж скоро грянет рождество.
– Да скоро Новый год. Соберемся, да? – на том конце провода Миша прилежно пытался поддержать разговор.
– Мы будем рады. Сия надежда – нам отрада…
Вечером Сережа принес кассету с новыми записями.
– Нравится? – осторожно спросил он Ларису.
– Мне ящичек заморский этот не по нраву. Чуждые песни, чуждые наречья и расточаешь ты хвалу им не по праву.
– Да ведь, это же твои любимые итальянцы! Тут и языка-то понимать не надо. Аморе мио. Донна мия! Ларочка, ну скажи что происходит?
И молодой кандидат наук вновь не сдержал слез. А Ларочка посмотрела на него загадочными глазами…
И вот за два дня до Нового года Сережа вернулся домой позже обычного. Он пошатывался с непривычки.
– Вечор меня ты удивила, – начал он, – но в этом нет твоей вины. То воля божья велит твоим устам стихом глаголить, высокопарным штилем... А я то думал: счастье – этот оно…
– Сережа, что с тобой? – аспирантка с удивлением смотрела на мужа, – чего это ты вдруг на древнерусском заговорил? А знаешь, сегодня я свою научную работу завершила по древнерусской литературе. XVIII век. Забыл, что ли?
– А-а-а, – наконец-то понимая в чем дело, произнес Сережа, и только сейчас обратил внимание, что в квартире звучит итальянские песни.
- Ну ладно, давай украшать елку.
1989 г.